Irina Mashinski was born in Moscow; she graduated summa cum laude from the Physical Geography Department of Moscow University where she later completed her Ph.D. studies, specializing in Paleoclimatology and General Theory of Landscape. In 1991, she moved to the US where she worked as an interpreter, a high school teacher of Mathematics and Science, and taught at universities. She lives between the Pocono Mountains and New Jersey and works as a private tutor at her own little company, Cardinal Points Tutoring.
Irina is the author of nine books of poetry and translations. Her first English-language collection, The Naked World, is forthcoming from Spuyten Duyvil. She is co-editor, with Robert Chandler and Boris Dralyuk, of The Penguin Book of Russian Poetry (2015), and co-founder (with the late Oleg Woolf) and editor-in-chief of the StoSvet literary project, which includes the Cardinal Points Journal, dedicated largely to Russian literature and currently published under the auspices of the Slavic Studies Department of Brown University (in English), and Storony Sveta journal (in Russian). She is the recipient of several Russian literary awards, and, with Boris Dralyuk, of the First Prize in the 2012 Joseph Brodsky/Stephen Spender Translation Prize competition. In 2016, she won the Hawthornden Fellowship.
Ирина Машинская родилась в Москве. Окончила географический факультет и аспирантуру МГУ; специализировалась в палеоклиматологии и общей теории ландшафта.
В 1986 г. основала в Москве детскую литературную студию «Снегирь».
В 1987 г. переехала с семьей в посёлок под Звенигородом, с 1991 живет в США, где работала переводчиком, школьным учителем математики и естествознания и преподавала в университетах. Ирина живет между горами Поконо (Пенсильвания) и Нью Джерси и работает единственным пока преподавателем в основанной ей небольшой компании Cardinal Points Tutoring.
Cоредактор (совместно с Р. Чандлером и Б. Дралюком) англоязычной антологии русской поэзии, The Penguin Book of Russian Рoetry (Penguin Classics, 2015). Главный редактор основанного совместно c поэтом Олегом Вулфом (1954-2011) литературного проекта «СтоСвет», включающего в себя, в том числе, англоязычный Cardinal Points Journal (издание Славянского Отделения университета Браун) и русскоязычный литературный сборник «Стороны Света». Автор девяти книг стихов и переводов, в том числе, книги избранного «Волк» (НЛО, 2009) и «Офелия и мастерок» (Ailuros Publishing, 2013). Первый англоязычный сборник Ирины Машинской, The Naked World, выходит в этом году в нью-йоркском издательстве Spuyten Duyvil. В 2012 г. совместно с Борисом Дралюком Ирина получила Первую Премию Иосифа Бродского/Стивена Спендера за перевод из А.Тарковского
«О чем этот незатейливый, короткий напев на идиллической дудочке? Что нарисовано на этой картинке? Что автор этим хотел сказать? На эти вопросы я отвечать не стану (хотя для себя, но не как критик, а как читатель, ответы знаю) — на них, я уверена, не пожелал бы ответить и автор: на самом деле, «о чем» стихи, «о чем» их музыка, знает только читатель, отзывающийся, откликающийся на стихи, на этот — в этом стихотворении — оборванный напев. Оборванность, недоговоренность нередки в стихах Машинской. Ей, похоже, претит закругленность, завершенность (что не мешает ясности стихов…”
“…И сама эта стихия — не столько чисто «музыкальная» <…> , сколько речевая, разговорная. Разговорную мелодику в русскую лирику на полных правах впервые ввела Ахматова, но у Машинской эта мелодика уже иная, «после Ахматовой», после всего нашего «не календарного двадцатого века»…”
Наталья Горбаневская. Такая, значит, музыка
Основная удача: слово маячит между смыслом и его неуловимостью точно так же, как и само бытие. Едва проясняясь, радость настораживается, словно бы слышит раскаты грома за сценой. В воздухе висит неразразившаяся гроза, некий подземный гул греческого хора. Зыбкость, радость, угроза.
Владимир Гандельсман. Ночные стихи для Божьих детей
О книге "Офелия и мастерок"
Характерны и очень узнаваемы особенности поэзии Машинской: ее «фирменный» звук, разнообразие и сложная красота ритмов, смелость и честность незабываемых образов; заразительная естественность речи - и при этом выверенность каждого слова; точность композиции каждого стихотворения и несущее его от начала к концу - стрелой - единственное развитие. И при этом – загадочная сила, мощь, тот самый «холодок в затылке», который и есть первый признак настоящей поэзии. Совершенства не бывает, но у читателя этой книги остается ощущение именно совершенства и раскрытой в будущее законченности, когда все, по слову автора, бесконечно «сшивается» заново - и трагически прерванная смертью близкого человека ткань бытия, и разорванное войнами пространство.
В этом пространстве легко и хочется дышать. Может, в этом и кроется главная загадка этих стихов: красотой соответствия всех элементов они заставляют сознание жить и дают силы выжить. От избранного «Волк» (НЛО, 2009) до «Офелии и мастерка» – огромный путь: от мощного, но часто сырого чувства--при изысканной и мастерской форме --- автор приходит к жесткому контролю над неконтролируемым, в форме еще более безупречной – и всегда живой. Это не постмодернистское обнажение приема, а совершенно новое соучастие в мастерской читателя, не обязательно это осознающего. Это, как выразился один из рецензентов, «тот редкий случай, когда искусство (сотворенное) дышит органически, как рожденное».
Главная особенность этой книги, ее лейтмотив, заданный уже в названии - женственность чувства и мужественность мастерства. Офелия –это и очевидно-культурное, и родное автору (имя бабушки, как явствует из микро-поэмы «Над морем»). Но Офелия – еще и Мастер. Не «мастерица», а именно мастер - ремесленник с «работными» узловатыми руками, кузнец, жестянщик. Лейтмотив мастерства и мастерской, в том числе, величественные образы Мастерской Страшного суда, по-микеланжеловски клубящаяся облачная картина в одном из центральных стихотворений книги, «Giornatа», сшивает книгу. Твердая рука женщины-мастера – рука «в кольцах» -- распластана на закатном стекле. Завершена ли giornata – “трудодень “ фрескописца – или нет, но этот день закончен. «От костяшек вниз сползают кольца. / Мастером родишься только раз».
Все рецензенты, и в частности, недавно ушедшая И.Л. Лиснянская отмечают поэзию Машинской как «оригинальную, новую и по смыслу, и по форме», как будто ты присутствуешь при создании и новой музыки, и нового музыкального инструмента. Неслучайны и единственны в каждом стихотворении ритм и рифма (включая ее отсутствие); инструментовка смела и современна; паузы глубоки и насыщены смыслом. Ритм и смысл, текстура и смысл нераздельны, по слову автора в одном из ее эссе, не как кувшин и вода, но как вода и форма воды. И форма этого смысла, и сам он уникальны, но никогда не нарочиты, а всегда так абсолютно естественны, что об этом как-то не думаешь. Во всей книге нет ни одной случайной рифмы – «бедной» ли, сдержанной, или изощренной, нет ни одного случайного образа или привнесенного сравнения. Это та отчаянная точность мастера, когда кажется, что от точной формулировки зависит все. В предисловии П. Барсковой эта отчаянная пристальность отмечена тонко и точно. Не просто точность и конкретность, но и, казалось бы, неуловимая и невозможная в воспроизведении многогранная фактура событий, данная со свойственной Машинской сдержанностью.
Не случайно в книге так много света: свет -- до боли в глазах – пронизывает все ее плотно сшитое повествование, в котором, как ян и инь, даны и отдающаяся, женственная открытость ираспахнутость, и сшивающее разорванную ткань бытия мужское – луч. При все своей утонченной женской открытости и чуткости к миру это стоически сдержанная книга. Это гимн абсолютной свободе – в том числе, свободе от самого горя. По слову одного из читателей, эти стихи «созданы сплошь в состоянии вдохновения и вместе с тем философского прорыва». Это касается и микро-поэмы «Над морем», где читатель сразу забывает, что это «стихи» и полностью перемещается в разворачивающееся (над «морем» потолка и в облаках над морем настоящим: «фирменная» оптика стихов Машинской - то и дело переворачивающийся телескоп) полотно повествования, ткущее всего на четырех страницах и раннее детство, и позднейшую смертную разлуку.
Сшивая саму себя, эта книга сшивает и прорванное время, в ней все сошлось и все совершенно. Эта книга вносит гармонию в хаос современного мира, служит «врачеванию духа» (Боратынский), и делает это головокружительно новыми– и формально, и смыслово – средствами.
Лиля Панн, критик сайт премии «Волошинский Сентябрь